От редакции:  Эта статья – воспоминание, написана для нас сразу двумя известными журналистами – отцом и сыном. Мэлором и Андреем Стуруа. Они вспоминают удивительное время и удивительного политического лидера. Сегодня в эпоху жёстких политических драк, каждый кто жил в годы его правления и особенно был ребёнком в ту пору – отчетливо и ностальгически понимают, каким неповторимым Генеральным секретарём он был.

 

Андрей Стуруа:

В зеркало я увидел чье-то до боли знакомое лицо. Узнаваемыми были, бросавшиеся в глаза, брови. Их ни с чьими другими спутать было нельзя. Обладателем такого роскошества над глазами был только один человек – сам Леонид Ильич. Его-то я пытался спихнуть в обочину…

 

В 70-е фирменный автомобиль был не средством передвижения и не роскошью. Это было нечто особенное, нечто – не поддающееся ни объяснению, ни пониманию. Он был и продолжал оставаться мечтой миллионов, которые наизусть знали данные не только отечественных, но и всех зарубежных автомобилей, с жаром и пылом обсуждавшие все достоинства и недостатки той или иной иномарки.

 

А вот обладание этим зарубежным чудом ставило владельца в особое положение, он автоматически причислялся к особой касте – им восхищались, ему завидовали.

 

Так, что можно себе представить, что испытал я, 23-летний юноша, когда узнал, что папа, после долгих лет работы в Лондоне, а затем в Нью-Йорке, приобрел-таки машину. И не просто иномарку, а спортивную модель «Dodge Charger»…

 

 

Мэлор Стуруа: 

Все знали, что я – жертва зависти и отозван из Нью-Йорка, где был собкором “Известий”, не за то, что проштрафился. Слишком уж хорошо я вжился и позволял себе творческие вольности. Такое не прощали ни коллеги, ни те, кто надзирал за нами. Я продолжал руководить иностранными отделами “Известий”, был спичрайтером членов Политбюро ЦК КПСС, включая генсеков, освещал все советско-американские саммиты, но… в границах Союза нерушимых.

 

В своем вынужденном вольнодумстве я дошел до такой дерзости, что, будучи изгнанным из Нью-Йорка, где работал почти пять лет, я, вместо того, чтобы обменять доллары на чеки “Березки” и приобрести на них “Жигули”, вбухал валюту в спортивный автомобиль “Чарджер” компании “Крайслер”.

 

Желая подразнить цековского быка, я выбрал “Чарджер” красного цвета, любимого цвета Карла Маркса. Будь я выездным, такой поступок вмиг бы сделал меня невыездным. Но поскольку это уже произошло, мне простили мой “Чарджер”. Органы рассуждали логически: коль скоро я раскошелился на прикольную спортивную машину, отбывающую морем в Страну Советов, значит, у меня нет намерений “выбрать свободу”. Правда, на всякий случай куча “дипломатов в штатском” провожала меня в аэропорту Кеннеди, чтобы впихнуть в кабину аэрофлотовского Ту-104…

 

Андрей Стуруа:

Как только информация о покупке папой такой машины дошла до моих ушей, мысли о ней уже не покидали меня. Я хорошо понимал, что мне не видать ее руля, как своих ушей. Но искушение было выше моих сил. А охота сильнее неволи. Машина шла медленным ходом, вначале морским путём, а затем по железной дороге из Владивостока в Москву, К её прибытию у меня уже имелся неучтенный комплект ключей…

 

Когда же машина прибыла-таки в Москву я был во всеоружии – помимо ключей я знал наизусть все заправки с хорошим бензином, выяснил, как можно отключать спидометр, чтобы на нем не наматывались лишние километры… А то, что не было прав, так эта мелочь меня не волновала. Были только юношеские, которые позволяли водить машину только при наличии кого-то, у кого были нормальные права. И как впоследствии убедился – в этом своём спокойствии я не ошибся. Я ездил, строго соблюдая все правила дорожного движения, стараясь не привлекать к себе внимания. И это на такой-то машине!? 

 

Автомобиль эксплуатировался в две смены. При свете дня за рулем восседал хозяин – папа, а вот когда было темно, то наступали мои звездные часы. Машина ставилась во дворе – колодце, где любой чих и шорох были отчетливо слышны. Поэтому более чем двухтонную машину приходилось выкатывать руками. Технология была и проста, и тяжела. Открывалось окно водителя и через него одной рукой рулилось, а плечом, с упором на стойку толкалось. Поэтому кровавый синяк не сходил с моего плеча, что наводило многих на размышления о моих девушках. В данном случае они были не при чём.

 

Ночи напролет я колесил по пустым тогда улицам. Спидометр был отключен, но от гаишников я узнавал свою скорость – 140-160 километров в час. Через месяц-полтора я перезнакомился со всеми постовыми, которые тормозили меня не для проверки документов, а чтобы вблизи рассмотреть ярко-красное с виниловым верхом чудо дивное.

 

Кстати, благами моего близкого знакомства с блюстителями порядка на дорогах, сам того не подозревая, пользовался и мой папа. Его уже не тормозили, а если такое все-таки и случалось, то чаще всего вечером и по ошибке – ожидали увидеть меня.

 

Особые праздники на моей улице случались, когда папа уезжал в командировки. В этом случае машина была в моем распоряжении круглые сутки. И вот однажды я узнал, что на ближайшие несколько дней, в том числе и на выходные папа уезжает то ли в Киев, то ли в Питер. Планов было громадье.

 

Но главное, я договорился со своими приятелями, что приеду к ним на дачу на Николиной горе, что по Рублевке. В те годы она, хоть и числилась правительственной трассой, но была узкой – всего в две полосы в обе стороны.

 

И вот на этой узкой дорожке, еще в черте города, где-то сразу за метро Кунцевская я нагнал «Мерседес».

 

Все бы ничего, но он ехал ровно посередине дороги и со скоростью всего-то километров 60-70. И все мои попытки обойти его, должен признать, весьма умело и грамотно водителем «Мерседеса» пресекались в корне. Но скорости не прибавлялось.

 

В конце-концов я обошел-таки «мерс» справа. Правда, при этом я сам чуть не угодил в кювет. Меня это возмутило до глубины души и я решил покарать нахала. Для этого я, идя впереди, стал резко ударять по тормозам и сразу после этого давил на газ.

 

В зеркало я увидел, что водитель «Мерседеса» грозит мне пальцем. Это только раззадорило меня.

 

«Ты у меня узнаешь, где кювет», – подумал я. И в этот момент луч солнца высветил водилу «Мерседеса». В это было трудно поверить – в зеркале отразилось что-то до боли знакомое. Присмотревшись внимательнее, я увидел БРОВИ! Да какие!.. Вторых таких не было и быть не могло. Их обладателем был сам Леонид Ильич Брежнев, Генеральный секретарь ЦК КПСС.

 

Сложившаяся ситуация не могла присниться даже в самом кошмарном сне. В голове вереницей понеслись мысли – не надо гадать какие. Главная была: «Где-то здесь полно охраны, гаишников. Они со мной разберутся». Я тут же облился потом. Горячим или холодным не помню. Нога сама вдавила в пол педаль газа. Двигатель взревел и машина рванула с места.

 

Там, где сейчас на Рублевке поворот к метро Крылатское, в те времена была грунтовая дорога, которая вела к птицефабрике. Не сбавляя скорости, я выскочил на грунтовку, пулей пронесся вдоль забора в лесок. Как я там – без дороги и между деревьев, проехал – не помню. Но главная загадка – как я смог выехать на кольцевую? Чтобы это сделать, надо было преодолеть крутой склон обочины. Уже позже я специально поехал посмотреть – реально, въехать по нему можно только на внедорожнике. И то, не на каждом. Но тогда я, кажется, взлетел на мыслесиле. Видимо, страх окрыляет.

 

Домчавшись до дому, я поставил машину на место и потом долго не трогал ее. Но, по прошествии некоторого времени, когда никакой реакции на случившееся не последовало, мои поездки по Москве продолжились. Единственно куда я не заезжал ни при каких условиях – была злополучная Рублевка.

 

С того памятного момента минуло почти ровно три года. В то лето мы, а это мои жена и маленькая дочка жили на даче в ближнем Подмосковье, в Заречье. И буквально в 20-25 метрах от нашего дома проходила дорога, а чуть дальше по ней была площадка для стоянки на 2 машины. Этой дорогой мало пользовались – она ввела прямо на дачу к Леониду Ильичу, въезд на которую был метрах в трёхстах от нашего дома. Именно это расположение дома и сыграло свою роль.

 

В том году папа вновь уезжал в длительную загранку и поручил мне реализовать красное Чудо-Юдо. В кои-то века я сел за руль на законном основании. И, естественно, первым делом решил прокатиться на дачу.

 

Удивительное дело – доехав до площадки, машина встала. Окончательно и бесповоротно. Стартер работал, но двигатель был, как мертвый. Жена настойчиво звала меня ужинать и мне ничего не оставалось делать, как закрыть машину. Решение проблемы было отложено на потом. Но не тут-то было.

 

В самый разгар ужина в окне веранды-балкона появилась голова разгневанного охранника: «Твоя машина? Убирай ее немедленно.»

 

Без лишних слов было ясно, о чем шла речь. Я попытался было объяснить, что «Додж» умер и никак не хочет реанимироваться. Но меня никто не слушал. К тому моменту прибежали еще чекисты и их главный начальник Николай Иванович Рябенко, который потребовал пройти к машине у убрать ее куда подальше. Спорить тут уж не приходилось и, прервав трапезу, я взял ключи и с сопровождением побежал на площадку.

 

Там я вручил ключи Николай Ивановичу и слезно попросил завести мотор. Но и его усилия не увенчались успехом. Тогда был поднят капот и над внутренностями склонились головы. Будь это продукт отечественного автопрома, ребята быстро бы с ним разобрались. Думаю, что им были по зубам и европейские легковушки. Но вот чудо американского автомобилестроения поставило в тупик.

 

В этот момент послышался вой приближающейся сирены – ехал Сам. Охрана захлопнула капот и выстроилась в шеренгу вдоль дороги, прикрывая своими телами красную машину. Был момент, когда показалось, что все обошлось, но… Внезапно кавалькада остановилась и сдала задом.

 

Из ЗИЛа вылез Леонид Ильич. «Знакомая машина…», – с этими словами он стал обходить американку. Рябенко изподтишка показывал мне кулак. А мне и без этого небо казалось с овчинку – тут же вспомнилась встреча на Рублевке. Судя по первым словам Брежнева, он тоже ничего не забыл. Обойдя машину и осмотрев ее, Леонид Ильич ни к кому конкретно не обращаясь, сказал: «Давайте посмотрим ее внутри».

 

Меня тычком вытолкнули вперед, успев, правда, шепнуть, чтобы все было без фокусов. Брежнев сел в машину на пассажирское место, а я устроился за рулем. В этот момент меня охватило полное спокойствие и, я бы сказал, даже отрешенность. Брежнев живо интересовался приборной доской, досконально расспрашивал о характеристиках автомобиля, а затем неожиданно сказал: «Надо бы попробовать ее на ходу.” Я стал объяснять, что машина не заводится.

 

На это Леонид Ильич, как-то по-детски обиженно, спросил: «Ты знаешь, кто я?» Ну что тут сказать, и я отрапортовал: «Генеральный секретарь ЦК КПСС.» «Правильно. И меня нельзя обманывать!». На что я, молясь всем богам неизвестно о чём, стал заводить машину. Но, к счастью, она умерла, так умерла. А к счастью, потому что вся брежневская рать дружно втихую показывала мне кулаки. Чем это грозило было понятно и без слов – тут уж не до шуток.

 

Леонид Ильич заподозрил, что это какой-то трюк с моей стороны: «Дай-ка, я сам попробую». Возражать не приходилось и мы вышли из машины, чтобы поменяться местами. Из-за спины Брежнева охрана показывала, что если что, то мне кранты. Рябенко успел шепнуть мне на ухо: «С тобой я позже разберусь». Настроения это не прибавило.

 

Но даже от усилий всесильного Генерального секретаря машина не завелась. Железо – оно и есть железо и в политических и властных иерархиях не разбирается. Леонид Ильич помолчав, сказал: «Хорошая машина. Красивая. Я же помню, как ты на ней обогнал меня. Я тогда сбежал от охраны, но они нажаловались на меня и вскоре мне, решением Политбюро, запретили самому водить машину. А я это люблю.»

 

Дальше он стал расспрашивать меня о жизни, чем я занимаюсь, а в конце пожаловался: «Я же знаю, что все вокруг меня обманывают, не хотят расстраивать. Ты-то говори мне правду». И, удивительное дело, мне по-человечески стало его жалко. На все его вопросы, как живут люди, я невольно смягчал ответы. Но и этого оказалось более чем достаточно: «Вот видишь, а мне докладывают совсем другое». В это время в окно застучал Рябенко, напомнив, что Леонида Ильича ждет жена – Виктория Петровна.

 

Преобразившись, Брежнев вылез из машины и сказал: «Коля! Видишь, такая машина сломалась. Надо помочь починить ее. У нас же в цековском гараже могут ее сделать.» «А ты, – обратился Леонид Ильич ко мне, – после того, как ее починят приедешь ко мне и мы ее попробуем на ходу».

 

На следующее утро приехал эвакуатор, который и увез красный автомобиль в гараж ЦК. Тогда он находился позади Дома союзов, а сейчас там Новый Манеж. Недели через две мне позвонили, чтобы я забрал машину. А когда я приехал за ней, то мне напомнили, что ее хочет посмотреть товарищ Брежнев.

 

Рябенко, который жил в том же дачном поселке, что и наша семья, вечером заглянул к нам и строго приказал, что через день я должен быть готов!

 

И действительно, через день, в назначенное время я въехал на территорию госдачи в Заречье.

 

Меня ждали. Леонид Ильич не замедлил появиться стоило только мне остановиться у крыльца. Он долго снова рассматривал внутренности машины, слушал ровный гул мотора, восхищался компоновкой. А затем мы медленно совершили круг по двору. Ну, да разве это была езда – одни мученья.

 

Леонид Ильич дал команду остановиться, и мы еще долго сидели в машине и разговаривали обо всем на свете.

 

Потом он, вдруг, неожиданно спросил в лоб: «А правда, меня так любит народ? Я уже хотел подать в отставку, но товарищи убедили меня в том, что мне этого делать никак нельзя. А я устал…»

 

Ну, кто я такой, чтобы вот так заявить Генеральному секретарю, что ему пора на покой – вот и пришлось выкручиваться, стараясь не особо погрешить против правды. Но надо отдать должное Леониду Ильичу, который быстро раскусил мою дипломатию.

 

Но это уже не имело отношения к красному автомобилю, который свел меня с самим Генеральным секретарем ЦК КПСС товарищем Леонидом Ильичем Брежневым.

 

Мэлор Стуруа: 

Моим “Чарджером” заинтересовался сам первый автолюбитель СССР Леонид Ильич Брежнев.

 

В один прекрасный день мне позвонил один из помощников генерального. Оказывается, Леонид Ильич увидел мой “Чарджер” и влюбился в него. Брежнев заметил “Чарджер”, когда на нем гонял тайно от меня мой старший сын Андрей.

 

Помощник генерального сказал: “Брежнев предлагает взять любую машину из его коллекции взамен “Чарджера”. Я решил схитрить. Сказал, что неудобно “накрывать” генерального, обменяв “Чарджер” на куда более дорогие “Роллс-ройс” или “Кадиллак”.

 

В действительности мною двигали иные мотивы. За рулем “Чарджера” я выглядел советским плейбоем и мечтой всех московских манекенщиц. За рулем “Роллс-ройса” или “Кадиллака” меня принимали бы за посольского шофера из Бюробина (Бюро обслуживания иностранцев) МИД СССР. Тот еще плейбой, даже советский!

 

Помощник генерального был обескуражен отказом. Кому? Самому Брежневу?! “Ну ладно. Так и доложу”, – сказал он с некоторой угрозой в голосе.

 

Кожа моя покрылась гусиными пупырышками. Но Леонид Ильич, добрейшая душа, оказался не злопамятным. Мой “Чарджер” не был конфискован. Предложения “по обмену” продолжались. Меня даже возили на смотрины брежневской автоколлекции, показывали, в том числе, и “Бьюик”, подаренный Брежневу Никсоном. Но я твердо прошел все искушения.

 

И, вдруг, совсем неожиданно наш “любовный треугольник” – Брежнев, я и “Чарджер” – вышел на международную арену. Во Владивостоке состоялась встреча между Брежневым и президентом США Фордом. От “Известий” саммит освещал я. С собой прихватил фотографию Форда (у меня имеются автографы всех президентов США, начиная с Эйзенхауэра). Передал фото переводчику Брежнева и моему доброму другу Виктору Суходреву и попросил его за бутылку французского коньяка всучить фото президенту США для автографа. А если автограф будет “Мистеру Мэлору Стуруа”, обещал две бутылки.

 

Дальнейшее рассказываю со слов Суходрева. Поймав подходящий момент, Виктор дал Форду его фото на подпись. Но тут стоявший рядом Брежнев схватил Форда за руку: “Не подписывай ему! Он отказался обменяться со мной машинами.” Форд замер с авторучкой в руке. Довольный произведенным им эффектом, Брежнев рассказал Форду всю историю.

 

Форд недоумевал. Зачем главе советской сверхдержавы понадобился мой “Чарджер” и почему он не мог купить его сам? Но главное Форд понял: Брежнев изволит шутить. Так оно и было. Леонид Ильич сменил “гнев” на милость, махнул рукой: “Ну, так и быть, подмахни!”