“… Ячменным хлебом ты пренебрегаешь,

Ты тянешься к лепешке пышной, круглой”.

Абу́  Рудаки́ (858—941)

персидский поэт и учёный

 

 

адеваю любимое, запретное платье, обтягивающее до неприличия, необыкновенно высокие шпильки, душусь «Сальвадором Дали», ставлю электронного Моцарта, с колокольчиками, наливаю рюмашку «Бананового» и балдею, потому что сегодня мой праздник, праздник всех русских баб. Сегодня я воспою толстый, упругий, выпуклый, гладкий, как пара бильярдных шаров, молочно-белый, или розовый, или раскрасневшийся, или смугло-шоколадный, виляющий при ходьбе, подпрыгивающий в танце, выгибающийся от любви зад.

 

С банановым вкусом во рту, но уже в лимонном такси я пролетаю вокруг большой и круглой, как сплошная попа, Москвы. И кокетливый шофер, поглядывая на мои формы, проявляет эрудицию в объявленной теме. 

 

…Безупречную округлость Лубянки огибаем мы под рассуждения о мистическом сходстве задней части тела и верхней передней.

 

…Полушария Центрального телеграфа бесстыдно переваливаются в вышине под лекцию о благоговейном отношении к заду в странах Латинской Америки: там, между прочим, новорожденных девочек стараются класть на животик, чтобы попка была упругой и тянулась к солнышку. 

 

…Двухполовинчатая эмблема “McDonald’s” зазывно надвгается под сведения о том, что сам Шварценеггер почитает зад самой эстетически завершенной частью женского организма.

С банановым вкусом во рту, я пролетаю вокруг большой и круглой, как сплошная попа, Москвы

 

“Не может быть!” – я сопротивляюсь для виду. Шофер повторяет все это с нажимом – и я сдаюсь. Я раскомплексовываюсь. Я смело говорю всем “швабрам”, “палкам”, “вешалкам”: мужчины больше любят нас, жопастых. Хотя почему-то и мы, и они стесняемся этого. Почему же? Попробую философски осмыслить. Часть тела, о которой идет речь, самая, пожалуй, неромантическая, не на мой девичий взгляд, а на взгляд ханжей, конечно. Чего там любить, от чего “тащиться”? Имеет ли значение размер и какое? Что говорит об этом наука? Буду беспристрастна и отмечу, что, конечно, некое проявление закона о переходе количества в качество присутствует.

 

Всегда ёкает что-то в груди, с какой-то даже гордостью за Мать-Природу, когда видишь, например, очень большие помидоры.

 

Пусть даже ты их терпеть не можешь и покрываешься от них аллергическими прыщиками…

А в метро – никогда не ловили взгляды, что вспыхивают во тьме тоннеля на какие-нибудь две-три секунды? Встает дама, вроде меня, пробирается к выходу, а народ в благоговейном затишье глядит на теплый еще диванчик с оставленными ею на сиденье мощными углублениями. И вот она уже на платформе, а в благословенных впуклостях двое самых юрких уже греют свои зады.

 

Лидируют в гигантомании представители творческих профессий, художники, а также зажиточные граждане из “новых”. Традиционно крупный калибр греет душу военных.

А как иной ценитель женской красоты, рассказывая об очередной пассии, расставляет руки на манер заправского рыбака? В результате зад подруги может достигать размеров доброй садовой скамейки.

 

Я не поленилась провести исследование: анонимные анкеты, звонки по случайным номерам, приставания к знакомым и полузнакомым.

 

Вопреки ожиданиям, приверженцев огромных задов среди близкого к природе пролетариата оказалось немного, их философия сводилась к тому, что хорошо, когда и сзади, и спереди есть, на что посмотреть. Крестьяне тоже любят, чтоб больше среднего, но совсем уж стихийно, неосознанно, по чутью.

 

Лидируют же в гигантомании представители творческих профессий, художники по преимуществу, а также зажиточные граждане из “новых”. Традиционно крупный калибр греет душу военных.

 

В меньшинстве оказались худосочные технари.

 

Что касается возраста, то предпочитаемый обхват бедер прямо пропорционален количеству прожитых лет.

 

Конечно, проведенный мною опрос вряд ли можно считать социологическим, не тот размах. Посудите, не могла же девица моего телосложения подходить к мужикам на улице и в лоб задавать им вопрос об их любимом объеме! Чревато…

 

А идеальным объем женского зада считается – строго научно – тогда, когда он приближается к объему груди. Вот она, формула любви:

рост (см) поделить на 2 и прибавить 10

Но это для оставшихся в меньшинстве технарей. По моему рецепту цифру 10 нужно увеличить в два раза.

 

Помните анекдот? Идет мужик, а навстречу женщина: “Здрасьте!”

 

Мужик кивает, а припомнить не может. Тут вдруг она что-то роняет и наклоняется, чтоб поднять. “А, Машенька!” – обрадовался мужик, узнав соседку по дачному участку.

 

Или идешь, бывало, по улице Горького, вся из себя: юноши оборачиваются и кто постарше. Приятно, черт возьми, стремятся запечатлеть мимолетный образ мой, думаешь, находясь в нежном девичестве. А оборачиваются они, оказывается, чтобы посмотреть, извините, на задницу. “Лицо женщины – это ее жопа”, – сказал мне один утомленный человек. Какая нелепость! От лица тоже что-то зависит. …А может быть, утомленный сказал правду?

 

Чтобы как-то разобраться в вопросе, обратилась я в Московский сексопатопогический центр. Врач, любезно уделивший мне время, попросил своей фамилии не называть.

 

“Лицо женщины – это ее жопа”, – сказал мне один утомленный человек. Какая нелепость! От лица тоже что-то зависит. …А может быть, утомленный сказал правду?

 

 “Я не считаю, что зад – это самая возбуждающая часть тела цивилизованной женщины, но что самый яркий сексуальный символ – несомненно!

Именно он, а не грудь и даже не треугольник спереди, ассоциируется с близостью, коитусом. Это мое мнение не только как врача, но и как мужчины.

Бурная реакция именно на женские ягодицы связана с заложенной в мужчине, самце, агрессивностью.

Многие, безусловно, пробовали подход сзади при сношениях – это позиция самая древняя, потом там ведь еще одно отверстие есть, которое можно использовать.

 

 

Что касается размеров…хм… строго научное объяснение тут вряд ли возможно. – Я нервно заерзала на стуле. – Ну, большой таз является символом успешного деторождения, кому-то в качестве рудимента это пристрастие передалось.

Знаете поговорку: девяносто процентов мужчин любят полных женщин, остальные десять – очень полных. Но по-моему, героиня нашего времени – другая. Не согласен, что оглядываются на улице сексуально озабоченные мужчины.

Скорее, здесь нелады с воспитанием, но поверьте, вертят шеями именно те мужики, которые знают толк в сексе, активны, обладают фантазией… Ну-ка встаньте, повернитесь…”

 

И тут неожиданно, как нож в задницу! “Лицо женщины – это ее жооооо”, – начал было мямлить мне один утомленный человек. Какая нелепость! Какое свинство и грубость!!!   … А может быть, утомленный сказал правду?

 

Но я уже спешила дальше, черпая информацию везде, где только можно.

 

Некогда, по-старославянски, слово “ягодица” означало и виноград ­ согласно словарю Даля. А мы стыдливо называем это место “задом”, что абсолютно неправильно. Опять же по Далю, зад – это спина. Так что выражение типа “он похлопал ее по туго обтянутому джинсами заду” – сущая белиберда, или джинсы у нее какие-то странноватые.

 

А вот то, на чем сидят, это – “задница” или, господа, “гузно”. А “таз”, по Далю, исключительно приспособление для умывания, а также “часть тела от чресел до туловища”, строение костей и хрящей которой он скрупулезно описывает.

 

Все изменилось с революцией.

 

Уже в словаре у Ожегова “зад” – “задняя часть туловища, таз”. Не говорится даже, что на нем сидят. Куда делась “-ница”, делающая слово таким русским, емким, красивым? “Кудесница”, “кружевница”, “охальница”… Ушла задница из русской пристойной речи, осиротели наши седалища без приличествующего им наименования. Зато взамен предлагаются “попа”, “попочка”, “попка”, правда, зардевшись, оговаривается: “о теле ребенка”. Хотя, на мой взгляд, именно это слово из синонимов – наиболее ярко эмоционально и сексуально окрашено. Из каких синонимов? Да много чего предлагает нам “великий и могучий”, но почти все термины связаны с функциями данного предмета и являются отглагольными существительными. И на помощь синонимам приходят дурацкие: “это самое”, “пятая точка”, “нажопный рюкзак”, “мягкое место”. И неологизмы, народное творчество. В этом смысле заднице повезло: она – единственная из “срамных” анатомических структур – не охвачена сферой мата, а где мат – рамки жесткие. Во-первых, скажешь не везде, во-вторых, пределы – “предлог-падеж-суффикс-приставка”. Здесь же простор безграничный: у всякого в дому найдется своя “ля­ля”, “жонтик”, “охаха”…

 

А еще по Далю слово “ягодица” означало некогда и щеки, и сосок женской груди. И впрямь есть некое мистическое сходство, почти даже симметрия – диагональная.

 

Почему так похожи круглые симметричные конструкции, ведает лишь Создатель, но ближе всех к разгадке этой тайны подошел великолепный хитроумный ирландец Джойс. Пишет он об “удовлетворенности вездесущием, и в западном, и в восточном полушариях, во всех обитаемых землях… пухлых фронтальных и тыльных женских полушарий, благоухающих млеком и медом, источающих жизнелюбивое и животворящее тепло, напоминающих вечные семейства закругленных кривых, не волнуемых переменами настроений, выражающих лишь полновесную зрелость немой и неизменной животности”.

 

Великий Гомер не потратил ни слова, чтобы описать Прекрасную Елену, но на протяжении тысячелетий все человечество знает, что она – прекраснейшая из женщин. В гениальности греческого слепца мы не сомневаемся. Единственное, что он позволил себе – это описать поведение старцев, реагирующих на появление Елены. Подобно ему, мало кто из литераторов дерзает описывать женский зад. Ланиты, перси, лоно – пожалуйста, а зад – ни-ни. Выходит, наша женская задница в этом сродни с Еленой Прекрасной? Добросовестно рылась в книгах, такой похабщины начиталась! А про искомую часть тела – ничего. Разве что в древнем китайском эротическом романе “Цветок сливы в золотой вазе” она именуется “задним двориком, обсаженным цветами”.

 

Возможно, идя по улице, вы смотрите себе под ноги, в метро на мягких диванчиках не разъезжаете, а помидорам предпочитаете огурцы. Воля ваша. Обойдемся без вашего восхищения.

Есть еще одна вещь, из разряда ассоциаций, которую самый ярый задофоб не признать не сможет. Вы никогда не задумывались, на что похоже символическое сердечко?

 

В конце концов, попа и в быту – вещь очень удобная: присесть куда, дверь иной раз прикрыть, подвинуть что. Да попой, ежели умеючи, и сигнал подать можно, и жестикулировать ничуть не хуже, чем руками: можно выразить презрение, понимание, издевку, сочувствие, подобострастие, страх, отторжение, неповиновение…. Ну и, конечно, любовь. Есть еще одна вещь, из разряда ассоциаций, которую самый ярый задофоб не признать не сможет. Вы никогда не задумывались, на что похоже символическое сердечко? Его рисовали раньше, пронзали стрелой и снабжали для ясности буквами. Ну, так на что похоже сердечко, уважаемый любитель огурцов?

 

Уж совсем не на то, что у нас с вами стукатит в груди!

 

“Приехали!” – тронул меня за зад шофер такси и проводил долгим взглядом, забыв о деньгах.

 

Я поднималась в грузовом лифте к Льву Никитичу, известному импрессарио, искусствоведу, сластолюбцу и, будем откровенны, жопоману. Его дверь открывается и я, под шуршание срываемого с моих бедер шелка, передаю ему слово…

 

Сначала Лев Никитич, чуть картавя и нараспев декламирует эпиграф к своей лекции:

– Художник, который не изображает женский тип своего времени, не останется долго в искусстве. Гонкуры из “Дневника”…

 

Он делает строгие брови, не забывая одной рукой подливать мне игристого, а другой щекотать свою дореволюционную бородку. Золотое пенсне его зверино увеличивает зрачок и мне на секунду становится зябко. Помедлив, Лев Никитич произносит название лекции. Он говорит его, как будто финальную фразу драмы со сцены лучших времён Московского Художественного театра. Чуть глуховато, весомо:

 – ЗАД КАК ОБЪЕКТ ИСКУССТВА. – и замолкает, ожидая аплодисментов.

 

 Но я, набалованная его прикосновениями, решаюсь возразить гению:

 

– Зад… как-то аскетично! Давайте ЖЕНСКАЯ ПОПА КАК ОБЪЕКТ ИСКУССТВА – я улыбаюсь, как нашкодившая гимназистка, будто не заметив молнию за стеклом пенсне, и продолжаю капризным голоском, – к тому же в современных реалиях слово «зад», да еще без уточнения принадлежности может услышаться двояко, даже провакационно. Нам же не нужны все эти… – я морщу носик, как будто пытаясь вспомнить слово, – … транссексуалы?

 Почему эти два полушария обладают порой силою притяжения большей, чем целый земной шар?

 

Лев Никитич вздрагивает, даже делает какую-то граничащую с пехотной фигурой стойку: – Ни в коем случае! – брови импрессарио снова становятся строгими. – Что ж, будь по вашему, Катенька!

 

Итак, ЖЕНСКАЯ ПОПА… не пошловато звучит?… КАК ОБЪЕКТ ИСКУССТВА.

 

Он опускается рядом со мной на козетку и начинает говорить. Иногда метко рифмуя фразы. Без остановок и пауз:

 

 – С женским задом у каждого мужчины связано множество милых, дорогих сердцу и веселых мыслей, воспоминаний, наблюдений. Это очень приятная тема. Мы любим зад и даже все, что о нем напоминает: персик, яблоко…

 

Вонзая зубы в сочную, покрытую легким пушком или гладко лоснящуюся мякоть плода, мы творим сладкий в своей кощунственности обряд.

 

О чудный, добрый зад, стыдливо именуемый в стихах – “бедра”, в медицине – “ягодицы”, а просторечьи – “жопа”! Смешной и насмешливый, желанный и беззащитный, нежный и грубовато-непристойный, даже агрессивный, объект обожания и наказания. У многих, думаю, нашлось бы, что порассказать на этот счет.

 

Что нас привлекает в заде, в этом реверсе золотой любовной медали, чеканенной Эротом? Это не так-то легко объяснить… То ли дело грудь: здесь все ясно, ведь мы с младенчества тычемся носом в этот сладостный источник жизни. Но зад? Где скрыта тайная сила его магнетизма? Почему эти два скромных полушария обладают порой силою притяжения большей, чем целый земной шар? Почему так неудержимо хочется зарыться в них, жарко дыша в подрагивающие “щечки” и впиваясь в надышанное место так, чтобы по всему телу владелицы их побежали сладкие мурашки? Но не будем отвлекаться на эмпирику, а то нам не добраться до корней того древа чувств, на котором покачивается столь приманчивый плод.

 

Рафаэль «Три грации» 1504-1505. Лувр, Париж

 

Рубенс «Три грации» 1634. Музей Прадо, Мадрид  /  Древнегреческая скульптура «Три грации» (римская копия II века нашей эры).

Мужчина, отдающий свое любовное восхищение женскому заду, – это, несомненно, более эстетически развитый любовник

 

Итак, любовь к женскому заду не изначальна: она есть драгоценный результат долгого созревания культурного человечества. Это своего рода искусство для искусства. Мужчина, отдающий свое любовное восхищение женскому заду, – это, несомненно, более эстетически развитый любовник.

 

Из его умозрительной коллекции создается целая картинная галерея, своеобразный пантеон – музей и капище одновременно, где часть пространства посвящена реальным задам, собираемым нашим ценителем в течение жизни, а другая часть занята великими образцами, завещанными задолюбивому человечеству художниками ­виртуозами. Какая из них интереснее, которая больше волнует?

 

“Нет ничего в разуме, чего не было бы прежде в чувстве”, – отмечали английские материалисты уже в XYII веке. Да и наш Чернышевский неглупо заметил: “Прекрасное есть жизнь!” Ну что на это скажешь?

 

О милые зады, пересекшие наш жизненный путь! Мы вас любили, мы вас любим, мы всех вас помним в лицо. Но не стоит растекаться собственной бедной мыслью по заду. Ибо всякий понимает, что не только живые женские тела бесконечно разнообразны, но и сам эталон женского тела не неизменен: ведь он принадлежит разным эпохам, культурам и расам.

 

К примеру, одно дело – негритянка с острой, “козьей” грудью, круглой попкой и сухими палочками-голенями, другое дело – китаянка с маленькой нежной грудкой-бутоном, длинной ровной талией и слегка вислым, нешироким задком, и совсем третье дело – русская купчиха, “золотое сечение” которой давалось лишь Кустодиеву, и о которой Евтушенко некогда сказанул так: “Вальяж Матрены Дормидонтовны, не умещавшийся в трельяж”: на эдаком заду не только что в карты играть, а и чай пить с гостями можно.

 

Огюст Ренуар «Обнаженная Анна» 1876  /  Борис Кустодиев. «Купальщица» 1921

  

 

Так мы и перешли от реального зада – к идеальному, выпестованному художниками: вылизанному кистью, выглаженному шпателем, высмакованному словом. Не обойтись нам тут без адептов изящного! Раскроем веером картинки старых мастеров, пусть скажут они, сколь прекрасен и пленителен сей предмет в своем разнообразии!

 

Вот зад готический: сухой и аскетичный, почти мальчишеский, но все же симпатичный, чуть физиологичный, он Босхом навсегда запечатлен в садах Чистилища, в куртинах Рая (смачно), в геенне Ада (с юмором, но мрачно), над нами насмехается, хоть плачь, но мы простим ему, он жалок и смешон.

Вот ренессансный зад: с подобным шутки плохи. Он мышца, вызывающая вздохи. Напыщен: мощным символом эпохи – восстанья плоти в попранных правах. Рассчитан подмастерьем Рафаэля… Таким бы задом выжимать гантели!

 

Вот ренессансный зад: с подобным шутки плохи. Он мышца, вызывающая вздохи. Напыщен: мощным символом эпохи – восстанья плоти в попранных правах. Рассчитан подмастерьем Рафаэля… Таким бы задом выжимать гантели! Замечу, что дамы, глядящие на нас с картин и скульптур Рафаэля и Микеланджело, определенно занимались шейпингом и аэробикой, они все атлетки, зрелые, крепкие и крепко, надо полагать, пахнущие, стоящие на земле всей ступней: такие сражались плечом к плечу с мужчинами на стенах своих городов-крепостей, травили ядом соперниц и негодных мужей, рожали крепких детей, зачатых в беспощадных поединках. О, эти женщины знали свое дело, свою женскую долю.

 

А это – зад эпохи маньеризма. В нем все натянуто, манерно и капризно. Лучи желаний собирает он, как призма, собой являя дерзости пример, но нежной – и поэтому волненье… Он рассчитан на тонкий вкус – изысканный, немного неправильной формы, венчающий отменно длинные ноги, да в сочетании с небольшой крепкой грудью, ровной спинкой, покатыми плечами…

 

Барочный зад… О, где найти то кресло, которое вместило б эти чресла! Куда без повреждения бы влезло все то, чего алкает жадный взор, упертый в белорозовую пену… Расслабленный, роскошный, пышный, просто безе какое-то, просто гурьевская каша, изнеженный, откормленный, в нем нет ничего от женщины-труженицы, от честной матери рабочего семейства, это зад царицы, взращенной на миндальном печенье. Такой зад с утра до вечера надлежит умащать молоком ослицы, спермой рабов и розовым маслом попеременно! Восторг, одним словом. Как можно не любить такое! Кто не любит женщин Рубенса, тот не любит самое жизнь в ее торжествующем расцвете.

 

Франсуа Буше «Светловолосая одалиска или Портрет мадмуазель Луизы О’Мерфи» 1751 

 

Жан-Оноре Фрагонар «Счастливые любовники» 1770  и «Купальщица» 1772

 

 

Пропустим зад классического периода, это – не согретый настоящим чувством слепок с античных форм. Иное дело, неоклассики с романтической закваской: взгляд невозможно оторвать от нежнейших, зефирно-жемчужных задов несчастных жен Сарданапала, которых режут, как свиней, верные рабы на глазах умирающего естественной смертью владыки. Впрочем, от классических заветов здесь – разве что божественная ясность линий.

Но вот взбесились “красные” французы, загрохотали пушки, смолкли музы. На буржуазках – модные рейтузы, но рисовать художник их не рад: исчезли ляжки формы эталонной. Всяк держится теперь за панталоны. И зад, простите, революционный – всегда один и тот же: голый зад!

 

Ватто, Буше и гений Фрагонара! Классическому заду вы не пара: когда как сладострастная гитара, царит ваш зад над основаньем ног, то утихает критики роптанье и черни дерзновенное восстанье и в горле слышно РОКОКОкотанье, и воркованье, и тигриный вздох.

 

Да, потеряли мы кое-что с уходом старого бурбонского режима!

 

Это кое-что – неповторимый типаж миленькой, маленькой, пухленькой женщины, такой лакомой, сладенькой, беззаботной, котеночка, игрушечки с нежной круглой попочкой в детских ямочках и “перевязочках”, с кожей, по словам Гонкуров, “гладкой, как старые лестничные перила”, с ясными бессмысленными глазками, которые закатываются и затуманиваются, как только…

 

Где Грёз, где Ватто?… Это, увы, непреложно: каждой эпохе свой лик. И свой зад.

 

И только историку, знатоку-коллекционеру удается в рутине дней вдруг отыскать пренебрегаемый ныне, но некогда столь высоко ценимый образец!

 

Но вот взбесились “красные” французы, загрохотали пушки, смолкли музы. На буржуазках – модные рейтузы, но рисовать художник их не рад: исчезли ляжки формы эталонной. Всяк держится теперь за панталоны. И зад, простите, революционный – всегда один и тот же: голый зад! Зад эпохи французской революции – это исключительно зад карикатурный. Идея изящного отброшена: любоваться женскими формами – преступное легкомыслие, когда отечество в опасности.

 

Век девятнадцатый – железный – одет на золотой магнит. Но зад – предмет небесполезный, он все художников манит: в нем вновь черпают вдохновенье. И захудалые творенья, как искрой, оживляет он, сверкнув из дамских панталон. Романтики решились снова приличье ложное попрать и зад народу показать, не говоря худого слова. Народ, понятно, очень рад смотреть на этот зад-парад.

 

Заметные мастера, блестящие рисовальщики Ашиль Девериа, Анри Монье, Эжен Ле Пуатвен печатали озорные, полупристойные, а порой и порнографические литографии, раскрашивали их акварелью и пускали в продажу – успех был невероятный. Особого типажа романтики не создали, заурядность “фасадниц” украшалась пикантностью сюжетов. Правда, великий Поль Гаварни щедро показал нам изящные, легкомысленные, верткие зады современниц – костюмированных лореток, но никогда не раздевал их. Что же касается Энгра с его “Купальщицами” и “Турецкими банями”, то он стоит особняком в своем времени, четко прокладывая путь к эпохе Салона.

 

Рисунок Густава Климта. Конец 19 века.

 

Эгон Шиле «Лежащая обнаженная» 1917. Галерея Альбертина, Вена

 

Забыв про званые обеды, куда поехал финансист? Уж в предвкушении победы он чéка заполняет лист: в Салон помчался… Он уверен, что холст его давно обмерен и что заказанный багет уже доставлен в кабинет. Ах, как, должно быть, будет славно, когда вакханки молодой повиснет зад над головой, оплаченный весьма исправно, в святилище, где по утрам дебет с кредитом сводит сам!

 

Салонный зад. Да уж скажем – салонное тело. Тщательно и гладко выписанное, сделанное из-за денег, “чтобы понравиться”. Не ищите здесь откровений, не ищите типаж эпохи. Салонный художник не столько открывает нам красоту женского зада, сколько надеется прикрыть свой собственный, застывший от холода. торчащий из драных панталон, худой и понурый. А тут глядишь – и появятся бархатные штаны… Однако, для творческой славы штанов все же недостаточно. Как бы то ни было, эпоха Салона дала одного великого женописателя салонных выставок: это Фелисьен Ропс. Говорят, однажды он набил яхту доступными девицами всех фасонов и отправился в кругосветное путешествие, где и познал их всех досконально. Бесчисленные живописные и графические работы этого естествоженоиспытателя показывают нам выдающего художника и подлинного энциклопедиста: у него запечатлены все типы задов и, кажется, все излюбленные…

Советский зад! Как много в этом звуке для тех, кто ватные, навечно, помнит брюки на женщинах, чьи задницы и руки равно гудели перед выходным, поскольку в продолжение недели совнимфы поспевали еле-еле мешать бетон, класть рельсы, дрелить ели и молоком телят поить парным…

 

Признаем, что “за бортом”, в мутной воде ретроспекции болтается еще немало любопытного: угловатые зады Бердслея и Серова, перламутрово мерцающие попы Ренуара, похабные задницы Тулуз-Лотрека, подпертые костылями сюрреализма невероятные зады Сальвадора Дали, зады-кубики Пикассо… Да мало ли еще!

 

Но об одной эпохе не сказать нельзя.

 

Советский зад! Как много в этом звуке для тех, кто ватные, навечно, помнит брюки на женщинах, чьи задницы и руки равно гудели перед выходным, поскольку в продолжение недели совнимфы поспевали еле-еле мешать бетон, класть рельсы, дрелить ели и молоком телят поить парным…

 

Ну, а если все же снять ватные штаны и розовое трико с начесом? Чего мы только ни увидим на протяжении семидесяти лет! Смешение всех стилей и эпох!

 

Тут и рубленые зады футуристов, и многожеланные буржуазные ляжки Нивинского и Рудакова, и ренессансно-монументальные ягодицы Мухиной.

 

Но если вы хотите увидеть подлинный зад эпохи – зайдите в мастерскую Коненкова, что рядом с магазином “Армения”, на углу улицы Горького и Тверского бульвара. Вот они: плоские, кряжистые зады коротконогих и длиннспинных степных девиц-кобылок. В стенобитных коненковских задах – все торжество пролетарской революции, вся грандиозная смена эпох, гениальный социокультурный алгоритм. Откуда пришли они, кто пустил?! А попробуй-ка, не пусти таких… Заступятся такие же кряжистые, с широченными запястьями и лодыжками, без шеи и талии, с озверевшей винтовкой в руках…

 

Аркадий Пластов «Трактористки» 1943-1944 

Илья Машков Рисунок 1918  /  Николай Фешин «Обнаженная в ванной» 1923

 

 

Да, таких задов не лицезрели мы прежде в искусстве. Вспомним для сравнения точеный задок Психеи, изваянный Канова, – две мраморные капельки, две нежные долечки, согреть которые хватило бы двух юношеских ладошек. Два мира – два зада. Два образа, за которыми читается так многое…

 

И только спустя сто лет после выстрела «Авроры», охолодившись от остаточной классовой борьбы, можно осознать наконец, какой драгоценностью был этот почти утерянный сегодня советский зад!

 

Пытливый и маниакальный исследователь из будущего увидит в его ускользающей мощи не только великое противостояние эпох, но нежность и то редкое да меткое солнышко, способное в иные минуты – где то между холодным таёжным бликом и раскалённым мартеном, быть таким тёплым и радостным. Певец этих коротких мгновений выпуклого советского счастья художник Александр Дейнека, боровшийся с разрывавшей его буржуазной би-полярностью, запустил нам оттуда, из СССР этих ностальгических розовых бегущих попок! 

 

 

Николай Фешин  /  Зинаида Серебрякова  /  Александр Дейнека 

Советские обнажённые и натурщицы. Разные годы

Александр Дейнека «Купальщицы» 1952  и «Бегущие девушки» 1941

 

 

Вы спросите, а где же эволюция зада, его развитие? На это ответим со всей определенностью: никакой эволюции в области зада, как и в области искусства, нет и быть не может! Всех вполне устраивает архаичная, даже рудиментарная задница. И таковые же чувства, ею вызываемые… А, теперь, Катенька, умоляю, гасите свет и крепче прижмитесь ко мне вашим сокровищем!

 

Написано для “Андрея” в 1995, дополнено автором в 2017