Нас с Аксёновым подружил Нью-Йорк.
Тот фирмОвый, несбыточный для советского человека Нью-Йорк лета 1991 года. С отсветами стиляжной улицы Горького в их Бродвейских витринах. С легендарным, ещё живым тогда ночным клубом CBGB, гудящим гитарными риффами рок-революций, со злачной 42 street – где сегодня уже нет того мигающего царства секс-шопов, порно-киношек, пип-шоу, куда Наш Человек мечтал попасть на экскурсию.
Это был тот пресловутый Город Жёлтого Дьявола – из передач «Международная панорама», с оскаленными глыбами небоскрёбов, с замусоренными тёмными проулками. С тесной эмигрантской тусовкой, просветлённой общей данностью невозврата. С коллективом радиостанции «Свобода», вышедшим из кабинетов поглазеть на меня – живого героя Перестройки. “Сегодня в гостях нашей студии на Бродвее Алексей Вейцлер…” Да, да – я приехал тогда в Нью-Йорк, в первую творческую командировку от редакции только что открытого мной, небывалого для СССР журнала, с первым номером «Андрея» в руках.
А ведь совсем недавно, в начале восьмидесятых, за железным занавесом, в снежной московской ночи я ловил эту самую радио-свободу и старался различить сквозь долбёж глушилок голос опального автора, читавшего свой запретный роман «Скажи изюм».
Что ещё связывало меня с Аксёновым априори? Конечно, это невесть как попавшая мне-пятикласнику в руки книга «Джин Грин Неприкасаемый» с флюидами любимого Фантомаса и невиденного ещё Бонда. С манящими сценами для взрослых, для перечитывания которых приходилось прятаться в ванной. С путешествиями по капиталистическим городам, со сладкими названиями западных лейблов, с романтикой шпионажа, с драками и перестрелками, близкими любому мальчишке…
Василий Палыч написал эту пародию на боевик в творческом коллективе с двумя писателями-разведчиками Григорием Поженяном и Овидием Горчаковым – поэтому на обложке значился скомбинированный из их имён и фамилий псевдоним – Гривадий Горпожакс.
Ещё мне запомнились аксёновские повести «Мой дедушка памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит», печатавшиеся с продолжением в журнале «Костёр», такие увлекательные и яркие, что после их чтения решительно невозможно было удержаться от собственных литературных проб и ошибок.
А позже, в студенческие годы, одной из любимых книг стал «Остров Крым», пробуждавший тоску о блестящей России, дорога к которой казалась в те времена утерянной.
Роман этот светился тем же серебряным блеском, который заставил меня написать в подзаголовке «Андрея» слово РУССКИЙ, такое странное для советского издания, да ещё буквами в стиле модерн. “Это что, белогвардейский журнал у вас?” – несмело спрашивали многие…
Кроме этого, меня связывала с Василием Палычем мама, неожиданно узнавшая себя в эпизодическом персонаже романа «Ожог». Аксёнов описывал там красивую незнакомку, входящую в ресторан Дома Актера в сопровождении двух балбесов… Позже, на последней нашей с ним встрече во время презентации романа «Редкие земли», я познакомил писателя с мамой и он радостно подтвердил эту догадку.
Моя мама Елена Коняева и отец Андрей Вейцлер в 1960 году
Двумя “балбесами” были – мой отец Андрей Вейцлер и его соавтор Александр Мишарин, известные молодые драматурги, выпускники актёрского курса Щепкинского училища. Тогда, в самом начале шестидесятых их пьесы шли во всех театрах, они ужинали в Доме Актера почти каждый вечер и часто видели там начинающего литератора Аксёнова. А он каждый раз вставал и провожал проходящую маму завороженным взглядом. Теперь – это навсегда в его книге…
Будто по семейной традиции, моя нью-йоркская встреча с Аксёновым тоже произошла в ресторане.
Это случилось в самом центре Манхэттена, в традиционном и неизменном месте встречи богемных русских всех национальностей – ресторане «Русский самовар». Туда эмигранты затащили меня в первый же вечер – и я сразу понял, что в этих комнатах можно потеряться навсегда. Живой рояль издавал дореволюционные звуки, кто-то смеялся и пел пьяным хором. Качалась бахрома абажурчиков. Артистическая интеллигенция со всех континентов предавалась здесь русскому безумству.
Стены украшали рисунки Шемякина, автографы, помада поцелуев, рикошеты от взглядов великих мира искусств – от Барбары Стрейзанд до Ростроповича, вкусно пахло борщом, пирожками, холодцом и эти запахи причудливо смешивались с ароматами духов люксовых марок, с табачным дымом, с многоязычными голосами, возбуждёнными, радостными. Мелькали голые плечи и аппетитные декольте, позвякивали рюмочки, проносились блюда-натюрморты…
Набоб ресторана Роман Каплан с бархатной бородой, бархатными глазами, бархатным голосом, одетый в клубный пиджак с цыганским шёлковым платком в нагрудном кармане встречал гостей рюмкой ледяной водки под огурчик или икру. По слухам, он владел рестораном на паях с танцором Михаилом Барышниковым и поэтом Иосифом Бродским. Рассказывали, что поэт потратил на долю в этом предприятии деньги из Нобелевской премии. Он писал о «Самоваре»:
«Зима. Что делать нам в Нью-Йорке?
Он холоднее, чем луна.
Возьмём себе чуть-чуть икорки
и водочки на ароматной корке…
Согреемся у КапланА.»
Именно этот Каплан и представил меня задумчиво закусывающему Аксёнову. Мы стали закусывать вместе и быстро нашли общий язык. Писателю, придумавшему в романе «Остров Крым» сходное мужское издание «Ходок», всегда любившему глянцевую кутерьму и живописных дам, понравился мой журнал. Он общался запросто и тепло, может быть потому, что мы оба почувствовали – Аксёнов до конца своей жизни останется членом редколлегии «Андрея»*.
*С лета 1994 до трагической для него даты 6 июля 2009 Василий Аксёнов сменит Юрия Нагибина на неофициальном, но таком важном для журнала, посту председателя нашей редколлегии.
Тут же возникла идея публиковть отрывок из неизданной ещё тогда «Московской саги», он одобрил предложенное мной острое название предстоящей публикации – «Девочка для Берии»…
В следующий раз мы встретились с Василием Палычем в Москве, в доме-высотке на Котельнической набережной. Его удивительно красивая жена Майя (она с ним на фото вверху) угощала делегацию журнала диковинными в то время маленькими коктейльными сосисочками. Мы пили скотч, слушали джаз, смотрели какие-то яркие альбомы… Потом, в парке на Воробьёвых горах, я оттачивал при его активном содействии провокационный репортаж «Девушки МГУ» (на фото внизу).
Вот как написано об этом в номере журнала: «…Идея пришла, когда главный редактор «Андрея» встретил в тени университетского шпиля Василия Аксёнова. Писатель был после пробежки – и поэтому мысль его, и без того свободная, выдавала фигуры высшего пилотажа. Он и предложил “заголить” святыню отечественного образования. Ударили по рукам, запели хором: “У московских студенток горячая кровь!” – и проект закрутился бесшабашно, на авось – в национальном стиле…”
Рядом с Аксёновым хотелось быть лихим бунтарём, космополитом, битником, стилягой. Казалось, что он вечный. Поэтому журнал, к сожалению, не использовал все возможности, которые давала дружба с этим великим мастером слова.
На страницах «Андрея» вышла лишь ещё одна его публикация – рассказ «На площади Дюпон» о потерянном рыжем сеттере.
Потом на быстрой перемотке мелькнуло десятилетие суеты, когда Василий Палыч привычно был где-то на расстоянии звонка. Вызывало гордость его имя на наших обложках. В любой момент можно было снять трубку и набрать номер.
Но телефон зазвонил только в 2007-ом. Совсем рядом с пропастью смертельного расставания. Мы начали говорить о новой публикации. Аксёнов думал написать в «Андрее» что-то детективное о соблазнах своего американского маршрута. Хотел снова сверкнуть нам блестящими созвездиями слов, блеснуть синими глазами с портрета автора, но не успел.
Текст: Алексей Вейцлер | Портреты из архива писателя и из коллекции журнала
