Из серии карибских рассказов

главного редактора журнала «Андрей»,

начатый ещё в начале двухтысячных

и законченный в январе 2021 года

в непривычно пустом, без туристов,

ямайском городке Очо-Риос.

 

 

 

 

 

ывший гэбист Мишка-Наружка и авторитет Сократ скучали на острове Ямайка. Mолча пили «Блю Лейбл» под розовыми зонтиком.

 

“Наружкой” Мишку погоняли за большой опыт в наружном наблюдении, а Сократа назвал Сократом отец, в честь древнего мудреца и во славу греческих предков семьи.

 

 

Точка, где зависли эти двое, называлась Монтего-бей.

 

“Матыгой бей,” – шутил Мишка. Он был в хорошем настроении с тех пор, как в его бунгало поселилась Брэнда – юная ручная мулатка с губищами на пол-фэйса.

 

Мишка, вместо бабла-за-секс, кормил её обещаниями сделать рэп-королевой загадочной и манящей Москвы.

 

Она не знала, что дорога в Россию, для него и для Сократа, перегорожена щитом с черепом и костями.

 

Вместо бабла-за-секс, он кормил её обещаниями сделать рэп-королевой загадочной Москвы

 

Этот череп не был по-ямайски весёлым, как пиратский Роджер, или архаичным, как мёртвая голова из хроники про Адольфа Гитлера. Это был лейбак с высоковольтного шкафа, с надписью “Не влезай-убьёт!”.

 

Чиркнула ярко-зелёная птичка. Пролетела, как пуля.

 

Сократ сощурил глаза на невыносимо яркую террасу отеля, в которой отражался полдень.

 

Эти пять звёздочек были призом за стены огня на стрелках Перестройки. К этой карибской релаксации он шел, очертя башку, через стреляющие девяностые, сквозь кровищу и бритвы риска.

 

Жидковато, конечно, в сравнении с собственным тропическим островом Дёмы Татарина или бразильским аквапарком Тимохи Горьковского. Но лучше многих других вариантов, особенно расчленёнки топором, которой кончил Володя Храпов в объятьях курганских… Или взрыва, унёсшего в небо тракториста Сильвестра.

 

Облачка легонько парились в голубени небесной выси – там не было берёзовых веников и чёрного дыма пожарищ далёкой Родины.

 

К этой карибской релаксации он шел, очертя башку, сквозь кровищу и бритвы риска

 

Сократ и Мишка стояли около бирюзового бассейна, они только что вышли из ресторана и мотали очередной “день сурка”. Парни из Времени Перемен!

 

Маслинки, орешки, ломтики лайма, улыбчиво-безотказные поджаристые подавальщицы всегда будут тут, рядом с увесистыми хрустальными рюмками – никто не сожрет из под рук отборные фрукты, не выхватит изо рта затейливые канапе, не выпьет на опережение бутылки “шампуня”, торчащие из ледовых ведёрок…

 

В этот момент боковое зрение Сократа настойчиво постучало в мозг.

 

Он сначала не въехал. Но тело привычно напряглось, готовое перегруппироваться в боевую стойку. Забытое, бодрящее ощущение: жужжание в кулаках и сухой язык.

 

Вывалившись из лобби, с террасы спускалась радостная компания. Громкие, празднично прикинутые. По всему: туристы из Штатов – чёрные из тех, что любят дразнить своим благополучием местных негров и с ними парочка белых. Некоторые ещё в марлевых масках – убогой примете путешественников последнего времени. Но большинство уже без.

 

Наполненный звуками прибоя и лёгким солнечным бризом воздух, высокие стены отеля, будто невзначай укрепленные сверху электрошоковой колючкой, ласковые гиды и полностью раскрепощённые отдыхающие, бредущие на ланч, давали мандат на прекращение пандемического безумия.

 

И это не смотря на то, что у всех приезжающих навязчиво проверяли тесты, а с экрана монитора около входа в снек-бар что-то вещал о COVID-19 Кристофер Туфтон – похожий на пряничную куклу Министр здравоохранения и благополучия острова. По одной его сытой румяной роже можно было понять, что тут совсем не та погибель, что в Нью-Йорке или Рио.

 

Тело привычно напряглось, готовое перегруппироваться в боевую стойку. Забытое ощущение: жужжание в кулаках и сухой язык

 

Американцы остановились в десяти шагах, разглядывая буйные цветы гостиничного сада вокруг, кто-то из них пригубил со столиков с закусками, кто-то поднял на палке айфон. Ждали когда бэлл-капитаны в форменных ливреях притаранят чемоданы и на электрокарах отвезут каждого в его маленький рай.

 

Вслед за Сократом, Мишка тоже повернул голову на весёлые туристические возгласы – и тут оба осознали невероятное: Сократ узнал Юру «Шпрота», сожжённого им в машине в девяносто третьем, а Мишка -свою невесту Наташку по кличке «баба с арбузами».

 

Удивительно, но в тех же самых, стоящих чуть в стороне от галдящих афропиндосов, седом мужчине и грудастой высокой женщине, авторитет и гэбист узнали и совершенно других персонажей: Сократ – Саманту, королеву столичного стрип-клуба, чуть не лишившую его пениса, а Мишка – испуганного пассажира, которого его опергруппа вывозила в багажнике, мимо паспортного контроля аэропорта Шереметьево, прямо к борту частного самолёта, ночью, за три миллиона зелёных…

 

Чтобы не упустить мгновение Сократ снял тёмные очки, а Мишка, наоборот, по агентурному рефлексу надел свои «Армани» со стеклами цвета хаки.

 

Солнце пустило зайца из мишкиной рюмки – и грудастая женщина встретилась глазами с его зелёными бликами, тревожно перевела взгляд и напоролась на убийственную гримасу Сократа, отчего её локоть толкнул, говорящего ей что-то на английском, спутника. У того, резко замолчавшего, болезненно задрожала щека.

 

Двое, на которых смотрели Мишка с Сократом, ощутили себя застывшими на дороге зайцами, не способными оторвать глаз от намагниченных смертью, пылающих фар мчащего на них грузовика.

 

Мистер и миссис Челемер, как они были обозначены в своих новёхоньких американских паспортах, полных картинок с орлами, флагами и поэтому похожих на книжонки для самых маленьких, испытали приход не менее ярких образов, чем Сократ и Мишка.

 

Они ощутили себя застывшими на дороге зайцами, не способными оторвать глаз от намагниченных, смертью пылающих фар

 

В секунду перед мысленным взором каждого из четырех смотрящих (один из них, к слову, и вправду числился смотрящим по Карибам), пружинисто развернулись картины прошлого, охватывая такие годы и расстояния, такие краски, ощущения и даже запахи, что концерн SONY со всеми своими пикселями остался бы не при делах в сравнении.

 

Миссис Челемер, урождённая Наталья Ивановна Черняк отчетливо вспомнила волосатую руку сдавившую её горло и неподвижные глаза таджички Сюзанны, смотрящие в потолок из под толщи воды в пузырящемся джакузи…

 

Отшлифованная временем и косметологами Наталья Ивановна увидела перед собой Мишеньку-Синеглазика, свою первую любовь, так гадостно предавшего её, а рядом с ним того самого громилу, который бил головой о стену акробатку Зойку Шмелёву, по кличке Барби, повторяя при этом одну и ту же монотонную фразу…

 

Завороженно стоящий рядом с Натальей Джеймс Челемер, он же Юрий Викторович Белых, известный так же под кличкой “Шпрот”, прыгнул мыслями, куда то в середину восьмидесятых, в пахнущую сыростью и потом баню, забитую татуированными парнями, он как будто снова почувствовал крепкое рукопожатие, которое надо было выдержать не моргая.

 

Занятия самбо привели этого студента-математика из привилегированной московской семьи в весёлую спортивную компанию, быстро превратившуюся в бригаду, повязанную мокрухой и дикими деньгами, которые большинство из его товарищей даже не успели потратить.

 

Он стал счетоводом мафии, мозговым центром событий, которые до этого можно было видеть только в гангстерских боевиках. Эти фильмы послужили братве отличную службу, они стали её учебниками и, что далеко ходить, именно благодаря сюжету одной из таких лент, Юра “Шпрот” сумел остаться в живых и даже вывезти из страны миллиард долларов, будучи приговорённым уже и ментами, и уголовниками…

 

Многие годы он стремился навсегда вырвать из памяти шершавые подробности того времени и был уверен, что ему это удалось… И тут всё мговенно вернулось, до отказа наполнив голову. Лица стоящих у ямайского бассейна были оттуда, их образы словно сорвали пломбу с забытой мусорной корзины памяти.

 

Почему они вместе? Почему они здесь?!

 

Эти вопросы путались с картинками, в беспорядке пестрящими в голове у каждого из четырех, окунувшихся в прошлое.

 

В модных зелёных очках, постаревший, но знакомый до мелочей стоял перед Юрой “Шпротом” тот самый офицер-оборотень, который за три лимона долларового налика организовал его побег к свободе.

 

Тогда в Шереметьево, этот офицер брезгливо принял из рук пилота, прилетевшего за Юрой, чемодан с деньгами. Продажа чести мундира всегда способствует выделению желчи.

 

Офицер-оборотень, который за три лимона долларового налика вывез его в багажнике к свободе

 

Мишка-Наружка тоже вспомнил, как крепился, пока двое других оперативников считали валюту, а потом весомо положил на ладонь клиента выкупленную вместе с жизнью, пулю от своего Макарова. И отвернулся, чтобы не видеть дрожащий бег этой крысы в сторону самолёта…

 

Миссис Челемер перехватила притуманенный зеленью стекол синий взгляд офицера – и Мишка-Наружка, а точнее Михаил Гаврилович Квашнин мгновенно очутился в родном Саранске, столице тогда ещё советской Мордовии, в ресторане, прозванном «Политбюро», где впервые увидел Наташку в компании местных хулиганов. На танцах, там, где чарующе выворачивал душу «Ласковый Май»…

 

Под её цветастым платьем тогда торчали бомбы, да что там – ракеты! Невинные, еще не познавшие амортизацию и земное притяжение груди седьмого размера.

 

Этот призовой бюст не знал хомута лифчика потому, что лифчики такого номера шили только на заказ и не в тех глубинках, из которых поднялась в Саранск Наташа Черняк.

 

Она была даже не деревенская, а хуторская, дочь цыгана и акушерки с полустанка, такая дикая и дремучая, что даже говорить почти не умела, а лишь широко доверчиво улыбалась на вздохе, будто хватая воздух пухлым ртом с крепкими зубами…

 

Как он пригласил её танцевать? Как прижал в первый раз? Где те чувства, та далёкая жизнь радостного, наивного офицерчика?

«Что с ними сделали снег и морозы, лёд витрин голубых?»
 

Если бы не Мишка и не проклятый Горби, она бы никогда и не узнала о себе того, за что её будут называть звездой в лучшем московском стрип-клубе, всего через пять лет, после той встречи в ресторане. Ей бы не пришлось прятать деньги, целые горы денег по всей съёмной квартире в Ясенево – и видеть, как её подругу Оксану Березину обливают бензином, а потом горящую кидают вниз с двадцатого этажа… Рыжую, обугленную спичку, проваливающуюся в черноту зимней ночи.

 

Так и застыли эти четверо, как бывает в вестернах. До первого движения с чьей-то стороны. Как памятники тревожным временам. Временам которые они приволокли за собой в этот тропический парадайз.

 

Прятать целые горы денег по всей съёмной квартире в Ясенево, а потом видеть, как подругу обливают бензином и горящую кидают вниз

 

Интересно, что в следующие мгновение в воспоминаниях каждого из них, замелькало что-то зебровое.

 

Мишка-Наружка вспомнил венгерское зебровое покрывало, на котором Наташка, в течение нескольких недель, отдала ему по миллиметру свою девственность.

 

Она орала и билась на чёрно-белых полосках, а потом, когда наконец преграда к счастью, была устранена, лежала счастливая и, словно извиняясь, сама предложила пожениться. Ему было стыдно. Ведь он на тот момент уже договорился с приехавшим из Москвы хлыщём, менеджером модельного агентства, что уболтает Наташку поехать поработать танцовщицей. Тан-цов-щи-цей!

 

Конечно, Мишка понимал, что одними танцами Наташка там не отделается, хлыщ что-то вещал про богатые кастинги для зарубежных кабаре, про дорогой эскорт, про сексуальную актуальность и острую моду на большую грудь… Он заплатил Мишке вперёд за его предательство: пять долларовых купюр, три полтинника и пару десяток. А после подписания договора с Наташкой, обещал ещё сотню. Тогда это были очень большие деньги.

 

Сама судьба, казалось, освобождала молодого лейтенанта от надвигающегося капкана брака, от обязательств, от надоевших уже огромных доек, которыми он насытился за месяц и которые с годами, наверняка, обвиснут, как у бабушки Дуси.

 

В глубине души он с радостью отторгал от себя Наташкино поселковое простодушие, хуторской говорок, эту собачью любовь до гроба. Эти пока ещё несмелые просьбы сделать подарочек и ребёночка.

 

Да и чем она могла быть ему интересна, кроме мимолётного тела? Девка, торговавшая арбузами на углу улицы Косарева! На неё ходили глядеть, как на слона в цирке, смеялись и шушукались, показывая пальцем на необъятные прелести. Ещё до знакомства на танцах в «Политбюро», Мишке рассказывал о ней приятель – капитан Саня Пупс.

 

– Неправдоподобно! – повторял он, забыв о портвейне, когда они выпивали на днюхе у майора Шаранова. – Таких сисек не бывает! Может она их парафином накачала. Таксист, чуть из-за неё в бочку с квасом не въехал… Представь, стоит себе на углу стройная брюнеточка, продает арбузы. А у самой арбузы больше любого арбуза!

 

Этот рассказ тогда горячо заинтересовал Мишку. Но вот уже грудастый журавль был в его руках, а женой такую экзотику назвать язык не поворачивался. Бывает дама – вожделенная мечта для кровати, а женишься – все вокруг засмеют. Одно слово “баба с арбузами”…

 

Разговор с Наташкой о Москве Мишка начал издалека. Сначала рассказал о судьбе актрисы Софии Лорен, выбившейся в звёзды из самых итальянских низов. Потом увлёк мечтами о коллекции драгоценностей. О парижском и лондонском шике. И в конце концов без труда соблазнил Наташку огнями столицы, сказал, что приедет вслед, строить с ней семью… А потом выбросил из памяти.

 

К тому была ещё одна причина. Особо резануло Мишку то, как на встрече с модельным агентом его девушка раскраснелась, как закатывала глаза и инстинктивно кокетничала. Мишка привёл её в гостиницу на пробную фотосъемку, культурно ждал внизу, а когда снова поднялся в номер, заметил среди коробочек из-под фотопленки, разбросанных у дивана, разорванную упаковку презерватива.

 

Бывает дама – вожделенная мечта для кровати, а женишься – все вокруг засмеют

 

После такого, Наташкины письма из Москвы он выкидывал, не читая и, конечно, не стал искать её, когда сам переехал в столицу под крыло к дядьке-полковнику. Тому самому, который устроил его в лубянскую наружку…

 

Юра “Шпрот” тоже увидел черно-белые полосы, он почему-то, ни с того- ни с сего, мысленно попал на охоту в Африку, куда они летали с парнями на отдых.

 

Ожило всё: и зебры бегущие обезумевшим стадом под бреющим вертолетом, и долбёж пулемёта с неслабой отдачей по рукам.

 

Чёрно-белое движущееся месиво, с взрывающимися алыми мазками разбрызгивающейся крови. Весело было!

 

Кто-то из авторитетов рассказывал, что в Лаосе или Бирме, так, с вертолёта, можно было охотится даже на бегущих туземцев. Причём, недорого, почти за те же деньги, что в Африке стрелять по зебрам…

 

 

Только однажды Юра не полетел на африканское сафари, сломал ногу, поскользнувшись в бане. И это спасло его жизнь. Ведь именно над саваной, во взорванном вертолёте были уничтожены все его товарищи, костяк группировки жизнерадостных спортсменов.

 

Их лица часто снились “Шпроту”, как будто на ожившей фотографии с вечеринки в столице Намибии, после первого победного возвращения из Калахари.

 

Ребята раздавали друг-другу призы за меткость – бивни и чучела из Красной книги. Тогда эбонитовый переводчик, которого звали смешной погремухой “Васятка”, впервые рассказал им, что полосы на зебровых шкурах – индивидуальны, как отпечатки пальцев, и что невозможно найти двух зебр с одинаковым узором.

 

Ресторан тогда выбрали из-за названия “Сицилия”, выкупили зал на всю ночь, сдвинули столы. Вместо макарон и пиццы заставили поваров готовить зебровое, слоновье, львиное мясо.

 

Рядом, вперемежку с местными дарованиями, тусовалась алчная стайка обслуги – призёрши конкурсов красоты, фотомодели, гимнастки-художницы – их для поездки в Африку отбирала в Москве целая комиссия из доверенных сутенёров, сравнивали фотографии, заполняли анкеты, заказывали какие-то купальники и платья у модельеров. И всё только ради ярких мгновений секса в пятизвёздочных номерах, бассейнах, даже на борту самолёта…

 

Через пару лет, с подачи какого-то ловчилы из комитета российско-африканской дружбы, придумали и свой конкурс, который проводили во время увеселительных путешествий. Масштабный, с дорогими призами. С эстрадным концертом и показами моды. С продажными журналистами и издателями, которые за деньги были готовы публиковать всё, что угодно: от графоманской прозы клиентов до их приукрашенных жён и любовниц на обложках глянца. Они создавали информационный фон, “отмывали” мероприятие, прибавляли статусность.

 

Рядом тусовалась алчная стайка обслуги – призёрши конкурсов красоты, фотомодели, гимнастки-художницы

 

Там же, обычно в ажиотаже, ошивались вручатели орденов-самоделок, представители липовых дворянских родов, которые не отходя от кассы, могли присвоить титул князя, барона, графа.

 

Парни стали солидными членами жюри и выбирали марширующих по сцене шалав, заседая в президиуме вместе с известными артистами и политиками.

 

Но всё это было потом, когда уже казалось, что весь мир принадлежит им.

 

А тогда, в ресторане “Сицилия” они ещё не боялись показывать себя настоящими, дурачиться и смеяться по-детски. Ведь в каждом из этих, простреливавших кому-то колени, отжимавших предприятия, идущих напролом бандитов, в то время ещё не остыл советский ребёнок, попавший в полную приключений жестокую фирменную сказку.

 

“Спортсмены, как дети – они могут оторвать кошке ногу и не заметить”, – метко сказал как-то основатель партии физкультурников Отари Витальевич Квантришвили. Как к месту были в те годы эти слова!

 

Сократ тоже увидел зебровое. Он даже встряхнул головой: перед глазами вдруг, как наяву, всплыла похоронная процессия. И его мёртвый кореш – Жорик Танцор, сын уральского вора в законе. Вспомнилось, как всем городом хоронили его, молодого и красивого, с прострелянной из “Калаша” головой. В двадцать лет ушёл, ни жены, ни детей…

 

В каждом из этих, идущих напролом бандитов,  ещё не остыл советский ребёнок, попавший в полную приключений жестокую фирменную сказку

 

Жорика несли, словно на свадьбу: в прозрачном хрустальном гробу, в белом зебровом пиджаке, с причёской под Элвиса. В руку вложили ключи от серебристой гоночной Ауди, машины-мечты.

 

Таким он остался и на памятнике, сработанном из цельной гранитной глыбы: с улыбкой, с крестом на шее из настоящего золота, с борцовским поворотом плечей, на фоне любимой тачки в натуральную величину.

И надпись славянской вязью: “Мгновение стало твоей вечностью. Жорику от братвы и бати.”

Как давно это было…

 

Зебровое покрывало, зебровый пиджак, бегущие зебры…

 

Наташке “Саманте” тоже привиделось зебровое.

Точнее зебра. Почти секс с зеброй. С самцом полосатой лошади.

 

Из-за этой истории, в конечном счёте, ей пришлось порвать и с карьерой стриптизёрши и со столицей. А ведь она была совсем рядом с другим, ещё более прибыльным поворотом жизни, уже намечался её путь в шоу-бизнес, в группу «Блестящие», в подружки к пухлоногой Жанночке Фриске… Но не судьба!

 

Сначала, казалось, фартит: на обструганную Москвой Наташку тогда положил глаз олигарх – то ли ювелир, то ли нефтяник. То ли китаец, то ли среднеазиат. Пожилой и очень богатый. Спорщик и игрок на рулетке. Стал привозить огромные букеты роз. Платил за каждый танец по десять тысяч долларов.

 

И самое удивительное не требовал близости.

 

Брал с собой в казино, с гордостью показывая её, как свою подружку обществу и за это отдавал ей весь выигрыш, да так, что однажды она тащила домой больше трехсот тысяч зелёных, завернутые в газету…

 

Приезжал этот дедушка внезапно, поэтому, боясь пропустить куш, дежурить в клубе приходилось днём и ночью.

 

Из-за этого Наташка иногда оставалась спать прямо в приват-комнатах или в выключенной кабинке горизонтального солярия.

 

Как матёрый охотник, она вела добычу, не отпускала, каждую неделю отсылая матери бандероли со спрятанными в них американскими деньгами, которые мать зарывала в огороде.

 

Он сказал, что заплатит сто тысяч долларов, если кто-то из девочек выпьет большую бутылку коньяка из горлышка залпом

 

Держалась только на цыганской генетике и коньяке ХО.

 

Кстати, с этого коньяка всё и началось. Олигарх пришел тогда в первый раз в сопровождении какого-то араба и поспорил с ним о возможностях человеческого организма.

 

Он сказал, что заплатит сто тысяч долларов, если кто-то из девочек, облепивших его столик, выпьет большую бутылку коньяка из горлышка залпом.

 

Всё зассали, а она решилась. Едва не окочурилась, ползком добралась до гримерной, блевала, но выиграла – получила стопку банковских упаковок и поклонника с миллиардами.

 

Девки завидовали, подкладывали иголки в подкладку, глазили. Желали зла.

 

И раз накликали. Прилетело ей вместе с московской вьюгой то ли страшное невезение, то ли второе рождение…

 

 

Продолжение следует.

Рассказ целиком читайте в новом БУМАЖНОМ выпуске журнала «Андрей».