Об авторе

Поделиться

В закладки

икуй, феминистка!

На Западе женское движение, приобретя четкие формы идеологии, разоблачило половую “империю зла” – фаллократию.

Оно успешно навязало мужчине устойчивый “комплекс вины” в отношении его традиционно главенствующего общественного, семейного и сексуального статуса, западный мужчина отступил по всем направлениям.

Он признал идею равенства полов, но не нашел себе устойчивого места в новом балансе сил, который с биологический точки зрения кажется мне довольно сомнительным.

Особым гротеском отличается американская доктрина сексуального домогательства, которая перевела мужчину из сексуального “активиста” в униженного просителя женских ласк.

Профессора американских университетов, веселые бабники прошлых десятилетий, шепотом, затравленно оглядываясь по сторонам, жаловались мне на то, что теперь любое неосторожное телодвижение или даже нескромный взгляд расцениваются как “изнасилование”.

За это можно поплатиться не только карьерой, но и свободой. Кажется, скоро их будут расстреливать за прошлые “преступления”, как у нас в свое время расстреливали бывших троцкистов.

Борьба американских мужчин за свои права попала в руки консерваторов, людей занудливых, лишенных легкости бытия, и в основном свелась к частностям.

Жалко, просительно выглядит мужская кампания за право видеть своих детей после развода, который, кстати сказать, превращает их зачастую в финансовую руину.

В результате, потеря интереса к сексу, растерянность, фрустрация, ощущение тупика. Если западные мужчины и перейдут когда-нибудь в организованное контрнаступление, то не раньше, чем в следующем тысячелетии.

Судьба мужчины в России выглядит иначе, но не менее драматично. Русский мужчина – это облако в штанах. Однако не в том смысле, какой имел в виду молодой Маяковский. У того, как известно, вырвался этот образ, когда он объяснял своей случайной попутчице в купе, перед тем, как лечь спать, что его боятся не стоит, он добрый, он не тронет, он не мужчина, а, ну да… облако в штанах.

Я не знаю, чем у них там кончилась беседа, но во всяком случае, за один только этот удачный образ попутчица могла бы снизойти с верхней полки к поэту. Нервная барышня, нежные нервы. Но это было до революции, и я не об этом.

Я называю русского мужчину “облаком в штанах” не из-за его какой-то особенной, космической доброты, а потому, что русского мужчины не существует. То есть понятие сохранилось в языке по инерции, по лености ума, а в сущности – это фантом, химера, призрак, миф.

Или просто лажа.

Что-что? Права мужчины?

Смысловая решетка нашей речи настолько проржавела, что требует замены. Мы говорим на языке пустоты.

Русский мужчина был, русского мужчины нет, русский мужчина снова может быть или не быть. Вот такая историческая диалектика. И мы сейчас находимся в нижней точке отрицания, и я не знаю, выберемся ли мы со дна.

Что такое мужчина? Дело не в половых признаках, не в бороде. Мужчина тогда является мужчиной, когда он думает о себе как о мужчине. Это вопрос самосознания, прежде всего.

Русский мужчина не думает о себе как о мужчине, потому что он забыл о мужской системе ценностей.

Мужчина по своей природе эгоист, который превыше всего ставит свои собственные интересы.

В этом его сила. Мужчина состоит из свободы и чести.

У русского мужчины первое отняли, второе само по себе потерялось. И его, соответственно, не стало. То аморфное образование, которое пришло на его место, полагает, что свобода и честь – слишком абстрактные понятия. Честь для “облака в штанах” – это что-то такое устаревшее, историческое, из рыцарских времен или из офицерской жизни, когда на дуэлях стрелялись.

А свобода – это… это свобода, то есть, когда ты не за решеткой сидишь, и тебя менты, как клопа, не давят.

И вообще … ты чего?

Русский мужчина – это прах. Его легче собрать в урну и похоронить, чем воскресить.

Воскресение – это пасха, это крашеные яйца. Это трудно. Кто виноват в том, что русский мужчина превратился в “облако в штанах”? Советская власть? Ну, вроде бы да. Кто виноват в том, что возникла советская власть?

Русский мужчина. Современное русское “облако в штанах” состоит из трех понятий: человек, мужик, муж. Это как слоеный торт. Сверху – прослойка человека, снизу – мужика, а посередине – раздавленная прослойка мужа.

Человек – общественное животное, имеющее разновидности согласно впереди стоящим прилагательным: большой человек, маленький человек, деловой человек, лишний человек. У каждого своя социальная ниша. Не мудрено, что мужской мир раздроблен. Мужик. Бытовое явление. Это явление ходит париться в баню и пьет водку.

От него до сих пор умудряются рождаться дети: половина из них становится такими же, как он сам, мужиками. Они никогда не посмеют сказать себе: “Мы – мужчины…”. Их засмеют. Да и самим неловко. Это все равно, что сказать: “Мы – господа”. “Бог с вам…! Мужик – это мужчина низшего сословия, даже если он ездит на джипе.

Вторая половина детей, которая рождается от мужика, становятся женщинами.

Нужно признать, что русская женщина – понятие не химерическое. Оно существует реально. Женщина состоит из необходимости. У нас в России необходимости хоть отбавляй. Вот почему Россия женственна.

У русской женщины нет иллюзий: она знает, что в России мужчин нет. Ее тянет вон из России. Но тем, кто остаются здесь, нужно найти себе спутника. Отловить кого-нибудь получше. Отловить мужика – занятие, требующее сноровки. Русский мужик простодушен, но недоверчив. Вообще он к женщинам относится “не очень”.

Он чувствует, что на него началась охота. Но ему тоже “нужно”: все женятся и он женится. Как правило, он женится неудачно. Он никогда не думает о душевном соответствии, о том, какой станет его невеста через десять лет. У него просто воображения не хватает на то, чтобы увидеть в невесте “с ногами” будущую стерву.

Любой русский мужик скорее любит не женщин, а любит побеждать женщин. Это у него в крови. Та женщина, которая создаст у мужика иллюзию большой победы, будет в конечном счете самой большой победительницей. Дальше получится, как 50 лет назад: СССР победит, а восторжествует Германия.

Русский муж – фигура, как правило, комическая. Вон он бродит в тапочках по кухне. “Муж объелся груш”. Он “вечный муж”, как сказал о нем Достоевский. Для полного закабаления мужа нужно разыграть карту моральной необходимости. Это совсем нетрудно. Муж легко уступает право моральной оценки (“она знает лучше”).

Уступив, он проигрывает окончательно, и из него можно вить веревки. Жена становится семейной судьей и выдвигает обвинения в форме претензий: “Почему ты не можешь делать самых простых вещей? “Один русский философ назвал претензии глубоко не аристократической формой поведения. Стерва в самом деле не слишком аристократична.

Но это уже несущественные детали. Главное, что семейные разборки становятся публичным разбирательством. Жена начинает глумиться над мужем в присутствии родни, друзей и знакомых. Она прозрачно намекает на то, что он никуда не годится в постели, и открытым текстом заявляет, что муж – неудачник. Здесь уж вскипает кровь – и пора думать о своих правах.

И мужик начинает думать. Он думает, думает, думает и додумывается, наконец, до того, что все бабы – стервы.

К этому времени ему уже пора помирать. И он умирает, умиротворенный. Под вой своей будущей вдовы.