40 лет, как не стало Владимира Высоцкого. Много воды утекло…

 

Сегодня его помнят и любят. Порой дежурно. Иногда даже слышу, как его песни “спевают” нынешние молодые люди… Но у них другие интересы. А для второй половины шестидесятых, для семидесятых и восьмидесятых Высоцкий был кумиром, до которого нынешним звёздам и звёздочкам, как до солнца. В огромной стране трудно было найти хоть одного человека, кто бы не знал его песен.

 

О Высоцком уже много сказано, и это понятно. Он личность, которая оказала огромное влияние на развитие отечественной культуры и даже, не побоюсь этого сказать, на весь ход истории нашей страны.

 

Его нет с нами, но его образ, словно образ былинного богатыря продолжает генерировать мифы и легенды.

 

Ещё при жизни о нём ходило много слухов, сплетен. Вначале они почти не трогали его, а он отмахивался от них, посмеивался, писал песни: “Про слухи”, “Я не люблю, когда мне лезут в душу…”.

 

Но со временем мифы стали жить своей жизнью, по своим подлым законам, постепенно подменяя собой настоящего Высоцкого.

 

Он был человеком со своими пристрастиями и слабостями. Но каждый творил в себе его образ, воздвигал и воздвигает ему свой памятник.

 

И я ещё не встречал двух человек, у кого бы было одинаковое мнение о нём.

 

Для кого-то Высоцкий – прежде всего поэт, для кого-то – бард, для кого-то – актёр…

 

 

 

К особой категории относятся люди, которые лично знали Владимира Семёновича. Те, кто близко общались с ним и те, кто был знаком “шапочно”… Но и среди них нет единства.

 

Кстати, я молчал все эти годы из-за нежелания попасть в один ряд с теми, кто, как те 1.200 человек, которые несли на легендарном субботнике знаменитое бревно с Лениным.

 

Но пришло и моё время рассказать свою историю Высоцкого.

 

От людей, близко с ним общавшихся, часто можно услышать, что он вдруг исчезал из поля зрения друзей, коллег и знакомых… Строятся самые разные предположения, досужие домыслы о том, почему он порой был недосягаем…

 

А ларчик просто открывался – Владимир Семёнович скрывался от всех, чтобы отдохнуть и чтобы творить.

 

Знаю об этом не понаслышке.

 

Это было в 1966 году. Тогда я очень увлекался джазом. Этим я заразился от своего папы, который к тому моменту находился в длительной загранке.

 

Для тех, кто не знает – мой отец Мэлор Стуруа в те времена уже был звездой журналистики – одним из ведущих советских корреспондентов за рубежом.

 

От папы мне перешло и знакомство с его другом Ярославом Михайловичем Шавровым.Тот был фанат джаза и одними ему известными способами и путями доставал на день-два самые свежие и самые редкие, заветные пластинки с джазовыми записями. Дальше я помогал ему переписывать с винила на магнитную ленту.

 

В тот раз Шавров пришёл ко мне не один, а с незнакомым молодым мужчиной.

 

Что мне тогда бросилось в глаза – это начищенные ботинки и отглаженные брюки. Невысокого роста, с крепкой фигурой и выразительным лицом. Чем-то оно мне сразу показалось знакомым. Но в прихожей был неяркий свет…

 

А вот когда он заговорил, извиняясь за вторжение, то стало ясно, кто мой незваный гость. Признаюсь, что я постарался сдержать себя…

 

Пока мы с Шавровым занимались своим делом – переписывали очередной “пласт”, Владимир, как он представился, изучал отцовскую библиотеку. Особенно его заинтересовали художественные альбомы. Да на столько, что когда Шавров уходил, Владимир попросил задержаться. Как можно было отказать?

 

Сразу отмечу, что некоторый пиетет, с которым я общался с Высоцким, обусловливался не только уже начинавшей греметь тогда его известностью, но и разницей в возрасте.

 

Ведь в юности эта разница чувствуется отчетливей и я, родившийся в 1950 году, конечно, был мальчишкой в сравнении с появившимся на свет “по указу от 38-го” Владимиром. К тому же, я был воспитанным и порой довольно скромным мальчишкой!

 

Эта определённая дистанция сохранялась между нами всегда…

 

Я было предложил допить чай, но гость весьма красноречиво показал, что пить остывший чай “не комильфо”. Когда же я предложил заново вскипятить воду и заварить свежий чай, то Владимир вызвался сделать это сам. И это положило началу традиции. Всякий раз, когда Высоцкий приходил к нам, то сразу шёл на кухню заваривать чай. А он у нас в доме всегда был отменный – лучший грузинский “байховый”.

 

А в тот первый раз мы просидели чуть ли не до утра, обсуждая разве что не проблемы мироздания. Однако все альбомы Володя не успел просмотреть… Помешала принесённая из другой комнаты гитара, которая изменила весь ход событий истории нашего знакомства.

 

Инструмент был не ахти – средней паршивости. Тем не менее Владимир быстро подтянул струны, настроил и стал петь, подыгрывая себе.

 

Выяснилось, что Высоцкий недавно вернулся со съёмок фильма Говорухина “Вертикаль”, для которого написал несколько песен. Они были совершенно новые, и почти никто на тот момент их ещё не знал. Эти песни в исполнении автора я и услышал впервые в ту ночь…

 

Только приход наряда милиции, который вызвал сосед снизу, прервал этот необыкновенный концерт.

 

Месяца через полтора-два я заглянул к одной своей знакомой, жившей неподалёку.. Там собралась большая шумная актёрская компания. Был там и Высоцкий, который лишь слегка кивнул мне, показывая, что узнал.

 

В разгаре веселья Владимир вдруг отозвал меня в сторону. Он заговорил шёпотом, извиняющимся тоном, который как-то не вязался с моими представлениями о нём, и попросился ко мне домой. Прямо в тот момент. И мы пошли…

 

Уже дома я понял, что его обуял зуд творчества.

 

Едва войдя в квартиру, Владимир схватил гитару и стал работать, метнув в мою сторону взгляд… Я понял и оставил его – ушёл на кухню заниматься своими делами.

 

Спустя примерно полтора часа, Володя попросил чая… За чаем я узнал, что играть на гитаре он научился сам. “Так что, никаких претензий!”, – заявил гость, кивая на стоявшее в комнате красивое пианино. Наверное, он подумал, что я, как минимум, закончил музыкальную школу!

 

Я поспешил заверить, что претензий у меня нет, сказав, что играть ни на том, ни на другом я так толком и не научился. Я не стал рассказывать Высоцкому о том, что к тому времени частенько и довольно успешно выступал в составах разных групп в кафе и ресторанах, на различных вечерах, которые теперь называют “корпоративами”, что весьма существенно пополняло мой бюджет.

 

Допив чай с сушками, Володя стал прощаться и неожиданно, как бы извиняясь, спросил, а не буду ли я возражать, если он заглянет ещё, “досмотреть альбомы”. Конечно же, я не возражал.

 

С тех самых пор Владимир время от времени, хотя и довольно часто, появлялся у меня, но всегда один и неожиданно.

 

Мог прийти в любое время – рано утром, днём. Но чаще он появлялся около 11 вечера. К его визитам моя бабушка и тётя, которые жили со мной, быстро привыкли… И не имело значения, дома я был в тот момент или нет. Он приходил не ко мне…

 

Несколько раз, как я понимал из разговоров и по багажу, он приезжал ко мне прямо из аэропорта или с вокзала.

 

В этих случаях чаще всего оставался на дня два-три – отсыпался и работал.

 

Чай и кофе пились вёдрами. И лишь иногда позволялось, чего покрепче. Ну так, “для сугреву”. В этих случаях он любил рассказывать забавные случаи из своих поездок. Как-то, вернувшись из Одессы, он весело поведал, как на Привозе ему предлагали купить записи “самого Высоцкого” аж за 10 рублей. На вопрос, почему так дорого, спекулянт пояснил, что это последние песни, которых ещё нет на рынке.

 

“Я поинтересовался, откуда они”, – со смехом рассказывал Володя. Ответ развеселил и меня. Продавец заверил Высоцкого, что он наилепший друган Вовки, который ничего не скрывает от него.

 

Этот случай имел для меня определенные последствия. Дело в том, что у меня был отличный, даже по нынешним временам, немецкий магнитофон “Грюндиг”. Высоцкий, работая над новой песней, любил записать наброски или уже готовую версию на плёнку, а потом внимательно прослушать. Записей накопилось немало – целая катушка. Так вот, рассказав о случае в Одессе, Владимир внимательно посмотрел на меня и поинтересовался о судьбе своих записей. Мы договорились, что я их сотру. Что и было сделано…

 

Только однажды Владимир пришёл, здорово приняв на грудь.

 

Это было уже в 67 или 68 году… Таким мрачным и злым я его никогда не видел. Прямо с порога он не попросил, а потребовал выпить… Тон и манера были настолько неожиданными, да и сама просьба настолько не вязалась со сложившейся традицией, что я вначале растерялся…

 

Мы просидели всю ночь. Тогда-то я узнал от него о его детях, о его хрустальной мечте – Марине Влади. Той самой, которая “живёт в Париже” и “сам Марсель Марсо ей что-то говорил”.

 

Именно тогда я впервые услышал фамилию Бобков. Я поинтересовался, кто это такой – и в ответ услышал довольно длинную и очень выразительную тираду. Суть её сводилась к тому, что если я не знаю, то и интересоваться не стоит.

 

Забегая вперёд, скажу, что эта личность, а точнее реакция на неё Высоцкого, меня настолько заинтриговали, что я стал наводить справки у своих знакомых, которые были старше меня.

 

И у всех была реакция та же, что и у Владимира Семёновича.

 

Тем не менее я узнал, что Филипп Денисович Бобков – кадровый чекист, который на протяжении 20 лет руководил советской политической контрразведкой.

 

Именно он организовывал борьбу с диссидентским движением, создал осведомительные сети в среде творческой интеллигенции, занимался розыском и изъятием «самиздатовской» литературы.

 

Парадокс в том, что его шеф – всесильный председатель КГБ СССР Юрий Андропов любил слушать записи Высоцкого и по слухам, негласно ему покровительствовал, защищая от того же Бобкова.

 

Конечно, плёнки с песнями Высоцкого были у всех членов Политбюро. Даже у Генсека были. Это я знаю точно.

 

Нельзя сказать, что мы с Высоцким стали друзьями. Наверно, это называется хорошие знакомые…

 

Это знакомство оборвалось точно также внезапно, как и началось.

 

Я уже учился в институте. В МГИМО. Как-то у меня собрались друзья-однокурсники. Внезапно, как всегда, пришёл Володя.

 

По установившейся традиции, он сразу прошёл на кухню готовить чай. А узнав, что у меня компания, наотрез отказался пройти в комнату и присоединиться к гостям.

 

Более того, просил никому не говорить, что он пришёл.

 

Он так и остался сидеть на кухне, слушая в исполнении неизвестных ему ребят свои песни. Все они были из “Вертикали” и, волею случая, звучали в день нашего знакомства – “Здесь вам не равнина”, “Прощание с горами”, “Горная лирическая”.

 

Запевал и играл на гитаре, как всегда на наших вечеринках, горячий поклонник Высоцкого Сергей Лавров. Тот самый, который сейчас выступает главным запевалой в российском МИДе…

 

Знали бы тогда мои однокурсники, кто слушал их в тот вечер.

 

Когда мы стали расходиться по домам, Володи уже не было. И это был последний раз, когда он заглянул ко мне “на огонёк”.

 

Кстати, волею случая, вскоре у нас в институте состоялось выступление Высоцкого…

 

С тех пор мы неоднократно встречались в самых разных местах и при самых разных обстоятельствах. Но всегда ограничивались кивками голов…

 

Я часто думал о Высоцком, вспоминал и пытался осмыслить наши взаимоотношения.

 

Владимир Семёнович был старше меня на 12 лет. У нас было и много общих знакомых, был схожий, но в то же время разный круг общения.

 

Не совпадали и жизненные интересы…

 

Уже позже, когда я стал заметно старше и чуть умнее, до меня дошло…

 

Я оказался для него определённой отдушиной, куда он мог быстро выскочить из своей круговерти. Иногда ему было необходимо выговориться. Даже не душу излить, а просто поделиться мыслями с кем-то, кто мог бы, если не понять, то выслушать его, время от времени поддакивая или просто кивая головой.

 

Ему нужен был человек не из повседневного круга общения, а как бы со стороны. И ещё было нужно место, о котором никто бы не знал и где можно было “отлежаться”, и не мешали творить.

 

Я подходил на роль слушателя-собеседника, который мог и выслушать и возразить. И ещё, за всё время нашего знакомства я ни разу не попросил у него билета ни на “Таганку”, ни на концерт.

 

Как-то он даже сам предложил достать контрамарку, но я гордо отказался. Честно признаюсь – стеснялся. Мне было проще обратиться с просьбой к кому-то другому, чем к нему.

 

Он, кажется, понял это. И ценил.

 

И ещё. Немаловажное значение имел наш дом на “Маяковке”. С одной стороны – в центре, недалеко от всех отправных точек Володи. С другой – шикарная, по тем временам, обстановка в квартире, в которой мои родители сделали, как теперь говорят, “евроремонт”, а также и атмосфера, пропитанная путешествиями и большими возможностями моего отца.

 

Но главное же было то, что об этом убежище, уютной и интеллигентной “берлоге”, никто не знал.

 

Понятно, что моя юная личность играла малую роль в этой схеме. Я не обольщаюсь.

 

 

Сейчас я сам случайно часто оказываюсь у Высоцкого, который, раскинув руки, стоит на бульваре.

 

Кто-то из древних сказал, что жизнь – это череда случайностей. Со мной так и есть. Судьба постоянно сводит меня с удивительными людьми. В их числе есть и те, кто никогда не встречался с Высоцким, но любят его беззаветно. Они поставили памятник, опровергая слова самого поэта: “Но не поставят мне памятник в сквере. Где-нибудь у Петровских ворот”… Его установили тайно, ночью, ведь решения об увековечивании памяти великого Барда не было.

 

Подробно об истории этого памятника читайте здесь.